ЮЛИАН СЕМЁНОВ

Борис ДАНЮШЕВСКИЙ

01 октября 2001

– Юлиан Семенов был для меня необычайно интересной фигурой, хотя бы потому, что лучше журналиста в то время я не знал. Уже вышел его роман «Майор Вихрь», в газетах и журналах печатались его удивительные очерки. Мне, бывшему ленинградскому стиляге, нравился его свободный стиль, нравилось, как он одет, как курит, как разговаривает. В то время существовал знаменитый коктейль-холл на Тверской, где собирались все московские стиляги. Рассказывали, что Семенов приходил в зеленом пиджаке с заплатками на рукавах – это было супермодно. Пили коктейль «Маяк»: ликер «Шартрез», водка и яичный желток.

Однажды мне сказали: «Юлиан хочет с тобой поговорить. Позвони». Я позвонил и тут же услышал: «Приезжай!» В тот же день мы встретились у него дома, на Беговой.

8 октября ему исполнилось бы 70 лет

Шел восемьдесят восьмой год. Время гласности.

«У меня появилась идея создать новую газету. Я даже придумал, по-моему, хорошее название – «Совершенно секретно», – начал разговор Семенов. – Сейчас такое время, что можно писать обо всем. Я тут накопил кое-какие материальчики про Зою Федорову. Это будет сенсация!» И дает мне повесть размером шесть авторских листов – знаменитую «Тайну Кутузовского проспекта».

Надо ли говорить, что повесть я прочитал взахлеб. Сделал из нее газетный вариант. Мы решили ставить его в открытие первого номера «Совершенно секретно». Юлиан предложил мне должность своего заместителя, и я с удовольствием согласился.

С Юлианом работалось очень легко. Он был поразительно доверчив. Мне рассказывал замечательный художник Гена Новожилов, иллюстрировавший книжку «Семнадцать мгновений весны» в издательстве «Известия», как Семенов, которому он не показал ни одного своего рисунка, оторвал от газеты полоску бумаги, крупно подписался «Юлиан Семенов» и сказал: «Вот моя подпись. Я все рисунки твои одобряю».

При своей сумасшедшей занятости и бесконечных командировках в разные точки земного шара он старался подбирать людей, которым полностью мог доверять, окружал себя высокими профессионалами. На редколлегиях накидывал массу идей, которые обсуждались в свободной манере, и очередной номер, казалось, складывался сам по себе. Помню, мы, члены редколлегии, начинали сомневаться в реальности разработки некоторых тем: кто же это разрешит?! Юлиан не сомневался: «Все пробьем!» Сейчас трудно себе представить, что газета, мгновенно набравшая популярность, делалась в маленькой двухкомнатной квартирке окнами на Новый Арбат.

С Сергеем Лифарем. Париж

Конечно, само имя Юлиана Семенова открывало любые двери. Это как известная торговая марка, которую знают все. Он был очень простой человек, умел на равных и абсолютно одинаково общаться и с королями, и с президентами, и с мясниками, и с водопроводчиками, и с уборщицами. Это качество привлекало к нему людей.

Почти одновременно с «Совершенно секретно» Семенов создавал Международную ассоциацию писателей, работающих в жанре детективного и политического романа (МАДПР). С его связями по всему миру удалось привлечь потрясающие имена. Первый конгресс состоялся в Ялте. До обеда шло заседание, а с вечера до глубокой ночи мы сидели в кабаке. Юлиан обожал застолье. Он себя не ограничивал. Выкуривал по две пачки сигарет в день, пил от души. Его под руки сажали в машину и увозили почти бездыханным. Я тоже еле добирался до своего номера в отеле, просыпался с чугунной головой. В ресторан на завтрак спускался с отвратительным самочувствием. И тут входил Семенов с банкой пива в руке – он буквально парил, улыбался, со всеми обнимался. Съедал пару ложек каши и поднимался из-за стола: «Ребята, пошли заседать!»

Еще одно впечатление от конгресса. Если Юлиан знает, что выступать будет испанский писатель, он говорит по-испански. Дает слово французскому писателю – общается на прекрасном французском. С немцем – по-немецки, с англичанином – по-английски. Я не говорю уже про персидский язык, который был его «родным», так как он окончил восточный факультет. Кто сегодня из журналистов-писателей может похвастаться таким знанием языков?

Михаил Шемякин, режиссер Оливер Стоун с женой и Юлиан Семенов. Нью-Йорк, 1987 г.

Юлиан был потрясающе организованным человеком, хотя внешне казался другим. Умел отключаться полностью, чтобы посвятить себя только творчеству. Можно сказать, на моих глазах он писал «ТАСС уполномочен заявить». Пришел в редакцию и сказал: «Я уезжаю к себе в Мухалатку на две недели. Отключаю все телефоны. Мне не звонить ни по какому поводу. Буду писать повесть про КГБ и его деятельность в странах Африки».

Он уехал на четырнадцать дней и закончил эту повесть. Причем писать начал в самолете. У него была маленькая пишущая машинка «Колибри», и во время полета, на коленках, он мог написать пять-шесть страниц текста.

А когда Юлиан ставил последнюю точку, он звонил в редакцию своему первому заместителю Александру Плешкову: «Сань, или ты, или Борис, берите билеты и приезжайте!» Это означало, что недели на две намечается гудеж с друзьями. Его знаменитая дача в Мухалатке – одноэтажное шале с необыкновенно красивой крышей. Рыбалка, шашлыки. Юлиана любила вся округа.

Он никогда не жалел себя, не думал о том, что каждому человеку отпущена какая-то норма. Работал сутками, спал урывками, отдыхал на всю катушку. В Ялте он научил меня играть. «Запомни раз и навсегда закон казино: возьми выигрыш и уйди, – наставлял он. – Можешь вернуться через час, на другой день, но не испытывай судьбу, подарившую удачу...»

Считаю, что до сих пор в жанре детективного романа его уровня никто не достиг. «Семнадцать мгновений весны» останутся на века. Это вещь эпохальная. В ней то, о чем ни мы, ни Юлиан не могли знать. Но его воображение, вкус, его удивительная интуиция создали образ разведчика, который будет жить очень и очень долго.

У Шагала. С женой и дочерью художника

Вокруг Семенова время от времени раздувались слухи, будто он штатный агент КГБ со всеми вытекающими последствиями. Ничего этого не было. Юлиан сказал мне как-то, что ему достаточно попросить какой-нибудь материал, который можно обнародовать, а все остальное – воображение. В литературе я поставил бы его на одну ступеньку с Хемингуэем. Юлиан любил Хемингуэя, был с ним знаком и даже внешне походил на него.

«Писать надо так, чтобы обязательно открывать что-то новое. Всегда. Ибо пережевывание старых сюжетов из тех тридцати семи, которые отпущены литературе, давно нестоящее, зряшное дело. Сейчас настала такая пора, когда читателя должно информировать в прозе так, как это умели делать Пушкин, Толстой, Франс, Голсуорси. Потому что информация – это отнюдь не сухомятина. Флобер, написав «Мадам Бовари», сумел проинформировать своих читателей, создав образ женщины, за которой встала вся провинциальная Франция», – это слова Юлиана Семенова.

С Борисом Шаляпиным и бароном Фальц-Фейном. Лихтенштейн, 1981 г.

Помню тот печальный день, когда его свалил сильнейший инсульт. Накануне Юлиан позвонил мне: «Боря, если хочешь, приезжай в субботу в Речной порт. Будет поездка на теплоходе с Рупертом Мердоком, у меня с ним переговоры». Я отказался: собирался на дачу.

Мы навещали его в Институте нейрохирургии после операции. Юлиан неожиданно попросил: «Ребята, а не можете мне пишущую машинку принести?» Мы, конечно, обещали, но, выйдя из палаты, молча переглянулись: вряд ли ему понадобится теперь машинка. Он просто мечтал о том, чтобы вновь засесть за работу.

Планов было много. Семенов собирался писать роман о Сухово-Кобылине, известном драматурге, который закончил жизнь в нищете и опозоренным. А знаменитая Янтарная комната! Юлиан был занят её поисками до последнего. Не успел.

Время работы с Юлианом Семеновым в газете «Совершенно секретно» – самый светлый период моей жизни.